Муравьиный мед - Страница 84

– Так где же он? – не понял, озираясь, Зиди.

– Тут, рядом, – спокойно произнес Эмучи. – Придет время, увидишь, не ошибешься.

Затрепетал молодой воин, руки дрожащие за пояс засунул.

– Успокойся, – поморщился колдун. – То, что узнал, схорони в себе накрепко. А вот о том, как конец алтарю придет, даже тебе не скажу. Одно знай: чтобы меч взять, медом муравьиным алтарь смажь. Медок-то этот бальский не только магию наведенную прячет, он и скрытое колдовство обнажает. А уж об этом даже в колдовских книгах не написано, потому как магия такая нынешним колдунам неведома! Впрочем, будь готов, что ученики мои от тебя не отстанут. О том, что мед на алтарь надо излить, они знают, но что увидеть они его при этом смогут, им неведомо. Больше того, уверены они, что только слуга предсмертный это сделать может. Так что не вечно твое рабство, Зиди, не вечно. А жрецов моих слушай, да крепко не прислушивайся. Последний я жрец, Зиди, истину тебе говорю, которую юнцы мои слушать не хотят. Хорошо, хоть понимают, что без тела моего прибытка им никак не достичь. Вот и все, что сказать тебе хотел, воин.

– А если не доживу? – дрогнувшим голосом спросил Зиди. – Если порешат меня сайды на забавах?

– Друга найди, – ответил колдун. – Такого, чтобы был тебе вернее вот этого меча. Найди и службу ему перед смертью передай…

Поклялся тогда Зиди. Покорился собственной судьбе. Преклонил колени у черного камня в храме Исс, шлепок муравьиного меда на затылок принял, слова нужные произнес. В пять пар глаз юных жрецов всмотрелся, чтобы через много лет узнать одного из них, когда появится тот ночью в убогой келье и потребует от погрузневшего, хромого, истерзанного рабской долей воина исполнения предсмертного служения. С презрением с баль разговаривать станет, с ненавистью. Велит весь муравьиный мед в Скире скупить да ждать, когда Эмучи казнят. Ни монеты не выделил, хотя золота в храме всегда предостаточно было. Все сбережения спустил на мед баль. Хорошо еще Яриг старому даннику помочь взялся, пошел по лавкам и лекарским снадобье скупать, а потом вернулся с кувшином тяжелым и медные монеты выкрутил из хмельной руки, яда какого-то отворотного от вина в глотку влил, в себя Зиди привел. А там уже и жрец появился. На следующий день после казни Эмучи. Поставил на стол бальский бочонок из священной сосны вырезанный, принял из рук Зиди мед и с приговором в бочонок вылил. Только и сказал, что следить за воином будет. Об алтаре выпытывать у Зиди не станет, но за исполнение службы спросит.

– Невелика служба, – с неприязнью бросил Зиди, потому что страдания замученного Эмучи весь Скир накрыли, при каждом вдохе в грудь кололи, а жрец этот, которого тоже время не пощадило, словно и не слышал о казни.

– Велика или нет, о том не тебе судить, – отрезал жрец. – Твое дело простое: дойти до холма и бочонок этот на алтаре разбить. Выполнишь обряд, любая тропа в лесу твоя. Не выполнишь, нынешняя доля сладкой покажется. Понял меня?

Все Зиди понял, как и то, что самому ему придется из города выбираться. Только все это потом будет, и не ведал он о судьбе своей, когда вместе с этим же, еще молодым жрецом скирского тана на бальской заставе ждал.

Вернул Седд Креча женщин. Только сначала потребовал, чтобы представленный ему баль мастерство показал. Десяток лучших воинов разметал Зиди в стороны обычным шестом. Ни звука не издал, когда затем тан приказал новому рабу снять рубаху и отсыпал ему сотню плетей. Первую сотню, но не последнюю. Последняя уже в Скире была, когда Зиди ударил легонько по кисти Хеена, чтобы освобождение себе облегчить. Не сработала хитрость – все одно с Хееном дороги скрестились, именно его и надо было разить на арене. Хотя куда он с больным коленом и посеченной спиной против им же взращенного корепта? Впрочем, те, последние плети не так уж и невыносимы были. Притерпелся, спина огрубела, шрамами покрылась. Хотя и поджили они вместе с коленом после того колдовства Рич. Теперь-то он весь в шрамах и струпьях, а тогда, после первых плетей лежал в холодной телеге, что в сторону Скира ползла, и глотал из вонючего меха терпкое вино, которое бросил удивленный стойкостью нового раба молодой тан, сын тогдашнего конга. С тех пор и пристрастился.

Вот и теперь, глотнуть бы жгучего пойла, почувствовать жар в горле и животе, туман в глазах, легкость в затылке. Глотнуть вина да к одной из дородных кухарок дома Креча прижаться, трепет живой теплой плоти почувствовать. Только всякий раз, когда он глаза закрывает да утехи прошлые вспомнить пытается, отчего-то лицо Рич в глазах светит. От болезни он не отошел еще или от жажды это видение? Вина бы, вина бы чуть-чуть глотнуть! Где же в диком лесу, брошенном баль, но так и не обжитом сайдами, вина разыскать? Нет, придется старую, незавершенную ворожбу ладить. Дерево спящее будить, силу его взаймы брать. Вот с этой сосной и сладится, не зря здесь белка его стерегла. Смотри да прислушивайся к судьбе, просто так даже конь не споткнется.

Сбросил Зиди одежду, догола разделся. Поморщился, на кожу, разводами покрытую, глядя в бледном свете Селенги. Нет, не видать тебе, воин, ни семьи, ни жизни долгой. В Суйку и то краше отвозят. Однако, что зря голову пустыми мыслями полнить, дело надо делать. Не зря дед седой, деревенский колдун баль, когда-то отроку лесному науку колдовскую в голову вдалбливал. Каждая присказка хоть сейчас готова с языка слететь. Эх, будь это дело летом, куда легче ворожба бы сладилась, а так только на удачу надежда да на пропасть, вдоль которой судьба скачет. Над обрывом, как старики говорили, видно дальше и ноги крепче стоят.